Михаил Георгиевич Павлюкевич  прекрасно известен  ценителям  графики, а его творчество вмещает в себя целый пласт актуальных для ХХ века художественно-философских поисков. Он – самопогруженный, немногословный и вдохновенный мастер, для которого не существует «злобы дня», при встрече с произведениями которого задумываешься о тайне  рождения образа, о его зримой форме. В разные периоды творчества он обращается к разным темам: исторические города Прикамья, пермская деревянная скульптура, авангард и искусство старых мастеров, старинная русская архитектура и иконопись… В каждом направлении  художник идет к определенному логическому итогу, всегда работая в разных жанрах – портрета,  сюжетной картины, натюрморта, и, конечно, пейзажа. И умеет найти такой ракурс в трактовке темы, который оказывается оптимальным, свежим, актуальным.  По большому счету, все произведения Михаила Павлюкевича – будь то лирическая абстракция на темы городского пейзажа или постмодернистская игра с образами живописи 16-17 веков – говорят об одном: о данной свыше одухотворенности и осмысленности всего сущего. Он размышляет о том, что вне времени.

Произведения на этой выставке условно объединены понятием «городской пейзаж». Городское пространство здесь обжитое, соразмерное человеку,  сомасштабное ему, одухотворенное и созвучное внутренней музыке. Отправной точкой для этих образов города стала Пермь. С одной стороны, это реально существующие городские места – дома и переулки, дороги, столбы, повороты. Пермь здесь – одноэтажная, вся из небольших фрагментов, детали которых могут повторяться в разных картинах, меняя цветовое настроение. Но с другой стороны, городская топография – только внешний слой восприятия  и, на самом деле, не так важно, что это за город. Это пейзаж-размышление и пейзаж-чувство. Еще это пейзаж малых форм, крупных планов и крупного масштаба, где нет панорам, а есть камерность сюжета и осознание ценности «малого». И необычное сочетание  наивности рисунка, плоскостного  подхода к изображению повседневных реалий – с изысканной тонально-цветовой полифонией, многомерностью цветового пространства. «Наивность» поддерживают и некоторые детали, как бы нарисованные детской рукой – кубик, миниатюрный кораблик, крошка-домик… Он кочует и путешествует из натюрморта в натюрморт, из одной картины в другую, становясь иногда парадоксальной составляющей геометрической абстракции –  не теряя при этом реалистичности.  Примитивизм как художественный прием использован в процарапанных надписях («Улица танкистов», «Мотовилиха. Висим»). Они не сразу различимы и вызывают ассоциацию с подписями к детским рисункам и одновременно – с отсылающими в вечность наскальными надписями. Это обогащает фактуру, усложняет ее, добавляя эффект взгляда сквозь стекло, на котором что-то написано. Над этим городом всегда что-то вроде цветного снега  –  не то посланного небом, не то отпущенного землей. Замкнутая цепь или скопление невысоких домов вместе с поворотами улочек составляют внутреннюю, личную, закрытую для постороннего взгляда камерную жизнь. И происходит перевертыш: вне домов, на улицах, среди заснеженных и затуманенных деревьев, на самом деле, попадаешь в самое важное для тебя место. А войдя в дом, окажешься не внутри, а… снаружи. Возможно, дом – один из символов возвращения. Та единственно нужная точка во вселенной, к которой, так или иначе, ведут – и приводят – разные маршруты. Обретение Дома – обретение себя, внутренней гармонии.